Публикации

ПРЕСС-РЕЛИЗ

 

Природу не любит либо сумасшедший, либо законченный злодей. Любой нормальный человек природу любит, но выражается это у каждого по-своему.

Отец любит свой лес, как хороший хозяин: знает, где что растёт и в какую пору какие идут грибы-ягоды, знает все его дороги и тропинки и прекрасно ориентируется в нём в любую погоду.

Я тоже люблю лес, и одно время полагал, что хорошо знаю его. Однако, проплутав раз до вечера, я этих иллюзий лишился. С тех пор стараюсь далеко не заходить, гуляю по опушке, подбирая пропущенные ранними грибниками лисички и, время от времени делаю наброски, срисовывая в блокнот очертания кромки леса.

Отец по лесу не гуляет, он ходит в лес по делу - за грибами, орехами, за вениками для бани, а иногда, приметив какую-нибудь заковыристую корягу, берёт топор, пилу, заводит трактор и едет за этой красотой.

Он работает с этими корягами, капами и сувелями, подолгу обтачивая каждую деталь, но не меняет их естественную, природную форму, стараясь как можно меньше вносить своего, а в результате выходит вещь вполне пригодная в хозяйстве.

Я же, когда работаю - сразу, одним пятном изображаю ближнюю берёзовую рощу и тонкой полоской весь дальний лес, не слишком заботясь о деталях.

У художников Константина Сутягина и Александра Шевченко мастерская одна на двоих. Что, в данном случае, скорее благо – время от времени за дружеским чаепитием возникают идеи очередных совместных выставок. Разговор в мастерской, да еще в окружении собственных работ – оба автора, в первую очередь, живописцы и давно известны москвичам по участию в экспозициях на очень разных площадках – часто крутится вокруг сугубо профессиональных (можно сказать, ремесленных) проблем. Так возникла одна из последних персональных выставок Шевченко, посвященная… творческим неудачам. Нынешний совместный проект называется «Записки о лете. Эскизы и картины», и хотя в названии отчетливо присутствует некоторая сезонная ностальгия, все-таки главный разговор – о взаимодействии завершенных произведений и подготовительных материалов к ним.

«Обычно художники рисуют картины так, - раскрывают секреты ремесла авторы выставки. – Сначала делается маленький эскиз, как правило, с натуры, потом его разбивают на клеточки и аккуратно перекалывают на большой холст». В самом деле, даже некоторые недавние столичные выставки, вроде экспозиции рисунков участника знаменитого общества «Бубновый валет» Александра Куприна, наглядно демонстрировали эту надежную технологию. Простодушный зритель долго-долго смотрел сначала на какой-нибудь бахчисарайский пейзаж, словно через решетку. И только потом начинал догадываться, что, вообще-то, перед ним не готовое произведение, а лишь одна из подготовительных штудий. А картина-то давно висит в каком-нибудь музее (ну, или в частной коллекции).

«Конечно, потом, к сожалению, очень часто картина оказывается хуже эскиза, и поэтому художники придумывают всякие хитрости, - продолжают делиться опытом Сутягин и Шевченко. – Либо сразу рисуют на большом холсте без предварительных набросков, и тогда мысль рождается прямо на холсте, не успевая наскучить». Придумывая сюжет нынешней выставки, художники решили поступить саморазоблачительным образом: показать рядом эскизы и сделанные по ним произведения. Тем более, время от времени им обоим доводилось работать по подготовительным материалам друг друга. Кстати, Сутягиным и Шевченко изобретен способ, с помощью которого в процессе работы удается получить неплохой результат. «Если сначала сделать эскиз, а потом, рисуя по нему картину, не слишком придерживаться первоначального замысла, порой сильно отходя от наброска, можно и целое не упустить, и не заскучать при исполнении».

 

Сергей Сафонов

 

 

Дмитрий Смолев: Для начала про вашу живопись: откуда в наше время, вроде бы радикально новое и сложнотехнологичное, эта верность традиционной форме?

Константин Сутягин: Разговоры о том, что живопись умерла, обычно заводятся теми людьми, которые хотят скорее ее похоронить, потому что сами рисовать не умеют. Будто бы выяснилось к концу 20-го века, что в искусстве никаких критериев нет. На мой взгляд, у этой публики, которая любит что-нибудь похоронить, чувствуется философская невнятность по поводу того, чем они занимаются. Прочитали пару предисловий к каким-нибудь книжкам – и начинают этим руководствоваться в работе.

Д.С.: Так ведь книжки-то как раз философские…

К.С.: Ну и что? Скажем, Бодрийяр – всего лишь один из отрицающих друг друга философов. У него была книжка под названием «Забыть Фуко». Потом кто-нибудь напишет книжку «Забыть Бодрийяра»… Это всё, может, и любопытные философские схемы, но вряд ли они изменяют уклад жизни. Зато с их помощью можно стать уважаемым человеком в тусовке – художественной, поэтической, музыкальной…

 А живопись и вообще изобразительное искусство – это серьезное фундаментальное занятие, оно сотни лет существовало и будет существовать дальше, пока живо человечество.

Д.С.: А ты не переоцениваешь запросы человечества?

 К.С.: Вопрос, конечно. Если у человечества есть будущее, у него должен остаться интерес к самому себе, а не только к новым маркам автомобилей и дезодорантов. Человеку необходимо интересоваться собой, чтобы не то что двигаться дальше, а просто жить. Настоящее искусство как раз этот интерес и поддерживает, задействуя все составляющие человеческого отношения к миру: рациональное, чувственное, иррациональное.

Первое впечатление от хорошего искусства не поддается анализу, потом только пытаешься что-то себе объяснить, а поначалу – просто захватывает дух. Многие актуальные художники не чувствуют этой задачи. «Не можешь восхитить – удиви!» Вот они и пытаются удивить разными способами. Но вообще-то хочется большего.

Д.С.: А чего именно?

К.С.: Материю увидеть, любовь к ней почувствовать… Мне кажется, нужно сначала понять материал – что это, масляная краска, или еще что-то? – а потом подчиниться этому материалу. Дальше он сам должен проявляться через тебя - наиболее органичным для него образом. Бывает, бросишь краску на холст, и она сама начинает там жить. Тебе нужно просто служить тому, что происходит, «обслуживать процесс». Причем, не за зарплату, а из любви.

Д.С.: А ты уверен, что твоя любовь к процессу передается зрителю? Что ему так же интересно смотреть на результат, как тебе – работать? Ты учитываешь вкусы публики?

Александр Шевченко: Если ставишь во главу угла понятие успеха, то и жить начинаешь по-другому. Действуешь по определённой схеме, думаешь чужие мысли - а творческий процесс тут вроде бы лишний. Это ведь во многом спонтанное проявление чувств.

Д.С.: Из сказанного следует, что успех у зрителей не важен?

А.Ш.: Когда художник уверяет, что для него важен только процесс, а внимание публики его совершенно не интересует – это обычно поза. Взять самое банальное обстоятельство: дети дома сидят и есть просят. Надо же на жизнь зарабатывать. Но, сознательно выбрав путь к материальному успеху, художник идет по скользкой дорожке. Приходится всё время под ноги смотреть, а должна быть высота, на которую все время оглядываешься. Продажи продажами, но хорошо бы понимать, чем нельзя поступиться, куда нельзя двинуться.

К.С.: Я думаю, что понятие «успеха» - недавнее изобретение.

Д.С.: Это как же?

К.С.: Объясню. В современном искусстве без успеха художника просто нет. Представь: кто-то прошел голым по улице или нагадил под картиной Ван Гога, а кто – неизвестно. Тогда это будет просто диагноз.

А вот если про это все узнали, написали, то начинается слава. Успех как бы выдает лицензию на деятельность. В обычном же, т.е., традиционном искусстве вполне возможны ситуации, когда работы начинают жить и приобретают известность после смерти автора – вспомнить хоть Вермеера, хоть того же Ван Гога. Я был в Овере, в доме-музее Ван Гога – это убогая, почти пустая комнатка. Едва ли не единственный экспонат в этом музее – цитата из письма художника брату Тео: «Дорогой брат, кажется, меня ждет успех! Я договорился с хозяином о выставке в его трактире!» (Имелась ввиду провинциальная забегаловка, где крестьяне собирались попить пивка). Комментарий к письму Ван Гога гласит, что в последний момент хозяин передумал, и выставка не состоялась. Вот и всё. Если рассуждать в сегодняшних категориях, то такого художника не было и нет.

Д.С.: Посмертное признание – это такой критерий, которым при жизни трудно оперировать. А где на практике пролегает граница между разными типами искусства?

К.С.: Я говорил уже про материал – он очень важен. Например, в актуальном искусстве материал не очень важен. Нет материи, нет общения с миром. Концептуализм подразумевает мысль, которую ты якобы придумал, а исполнение – только технический момент. Поэтому там нет тайны. А при творческой работе с материалом результат очень часто непредсказуем.

Д.С.: Так что же, искусство должно зависеть от случая?

К.С.: Ну, вообще-то из формулирования «что такое случайность?» можно вывести понимание жизни. А если говорить об искусстве, то при столкновении с материей рождается, страшно сказать, красота. Вот недавно прочитал у Данилевского примерно такую сентенцию: красота – это духовное проявление материи. То есть, единственной связью между миром духовным и миром физическим как раз и является красота.

Д.С.: Почему же меняются со временем стандарты красоты?

К.С.: Потому что им трудновато следовать. Легко структурировать мертвое, застывшее, а с живым много неясностей. Нас с Сашей иногда спрашивают: вы в каком стиле работаете? Мол, не увиливайте, а скажите конкретно, как называется то, что вы делаете? Так вот, «в таком-то стиле» работают или имитаторы, или уже покойные художники, чье творчество уже завершилось и его можно систематизировать, приклеивать этикетки.

А.Ш.: Я хотел бы сказать про другой аспект. Не стоит считать, что всякая живопись хороша, а любой концептуализм плох. Плохой живописи предостаточно, ее гораздо больше, чем хорошей. И с концептуализмом так же. Тут в большой мере проблема терминов. Так уж случилось, что все эти несхожие явления объединяются одним словом «искусство». Отсюда и напряжение между лагерями. Назвали бы их по-разному – и многие вопросы автоматически были бы сняты.

К.С.: Слишком много денег циркулирует в «современном искусстве», так что слово «искусство» они нам просто так не отдадут.

Д.С.: Это верно, пожалуй. Для того и сочиняют сегодняшним трендам сомнительные родословные, будто бы уводящие в глубь веков. А что могут живописцы противопоставить этим эволюционным схемам?

К.С.: Просто задать один вопрос: а куда хочет в итоге приплыть по своей эволюционной схеме актуальное искусство? Какова его цель, финал? В этом искусстве почти все основано на расчете, на рацио, но история то и дело демонстрирует нам нежизнеспособность схем, придуманных людьми. Где все слишком «актуально» – там исчезает категория времени (прошлое-настоящее-будущее), из него изъят человек, и как объект, и как субъект.

Д.С.: А мне кажется, что человек там всегда подразумевается, только это особый подвид – человек, как потребитель благ цивилизации.

К.С.: Согласен, только с оговоркой: современное искусство на самом деле не любит тех продуктов цивилизации, с которыми работает. (В лучшем случае – критикует). Чтобы любить – нужно войти в творческий контакт с материей, а когда материя понимается лишь как знак, то и потребление, как таковое, не сильно интересует актуальное искусство, его интересует лишь «идея потребления», а это не вкусно. Покупается-предлагается не вещь как таковая, а функция – чего-нибудь удовлетворить. И все больше и больше углубляется отрыв человека от материи. В предельной точке такой отрыв от материи абсолютен. Надо говорить, как это называется?

Д.С.: Нет, спасибо, я догадываюсь.

К.С.: То и дело говорят о смерти искусства, хотя правильнее было бы говорить о смерти человека. Так вот, настоящее изобразительное искусство – живопись, скульптура и так далее – оно, возможно, имеет отношение к инстинкту самосохранения человечества.

Д.С.: Но ведь, кроме инстинкта самосохранения у человечества есть инстинкт новизны, что ли. Людей тянет узнать, попробовать то, что они еще не пробовали. Это же мощный двигатель…

К.С.: Который приводит к революциям?

Д.С.: Ладно, спрошу по-другому. И у тебя, и у Саши в работах много природы, но природа сегодня жителями мегаполисов воспринимается иначе, чем даже сто-двести лет назад. Вы часом не консервируете чужие и прошедшие ощущения?

К.С.: Мир стал меняться слишком быстро, и невольно тянет к более устойчивым формам. Вероятно, традиционное искусство адресовано менее подвижному обществу, чем сегодняшнее. Не зря стали гораздо меньше читать толстых романов – их чтение подразумевает неторопливость, почти неизменность существования…

А.Ш.: Есть же понятие вечных ценностей.

 Д.С.: Извини, это клише. Что ты в них находишь вечного и ценного?

А.Ш.:В них есть, я бы сказал, «прежде-знание». То, что закладывается в человеке до рождения и не даёт ему умереть раньше смерти. Например, эмансипированные девицы могут сколько угодно на публике демонстрировать свою независимость, но в глубине души неосознанно стремиться замуж. Сидит в них такая вечная ценность. Так же и с морскими пейзажами, и со степными просторами – человеку они просто необходимы.

К.С.: У Шкловского есть такая формула: « энергия заблуждения». Ты ищешь не внешней новизны, а внутренней. Пока не сдвинешься внутри себя хотя бы на миллиметр в сторону от своего интереса, не узнаешь – прав был, или ошибался. Может быть, при этом в тебе произошёл целый переворот, а зритель и не заметит. Это мало связано с авангардистской изобретательностью. Когда говорят про авангард, забывают исконное значение слова – « перед гвардией». Это передовой отряд, который бросают вперёд, чтобы проверить, где ямы, где брод, где ловушки. С ним всё, что угодно может происходить, но потом неизбежно в дело должна вступить гвардия, то есть основные силы.

 

 

11 февраля последний день работала в Городском молодежном информационном центре выставка с самым доброжелательным и простодушным названием «Про радость!»  Авторы проекта – два московских, дружественных питерским митькам художника - Константин Сутягин и Александр Шевченко.
«Радость» проехалась по Новосибирску, Томску, Новокузнецку и заглянула в наш, неизбалованный выставочными изысками город.
Сутягин и Шевченко принадлежат к категории пишущих художников. Казалось бы, зачем об этом упоминать, тем более что они относятся к той категории художников, о которых без каких-либо натяжек можно говорить как о живописцах. Но нет, пишущие они еще и потому, что пишут тексты прямо на своих картинах – пару строк, для «концентрации чувств». Тексты являются в этом случае частью композиции. Это, кстати, очень удобно. Всегда понятно, как называется работа и кто ее автор.
Творческий тандем Сутягин-Шевченко родился в начале 90-х годов и прочно выдержал все испытания временем. Они доказали, что в искусстве бывают исключения и «случается подлинное внутреннее родство…».
«Живописная пластика их холстов выбор мотивов и сюжетов заставляют вспомнить о той эстетике, которую на рубеже 30-х годов нынешнего столетия утверждала в Российском изобразительном искусстве группа художников, именовавшаяся цифрой «13». Однако искусствоведы подозревают, что творчеством «13-ти» Сутягин и Шевченко начали интересоваться позднее, чем обнаружили гармоничность соединения собственных работ в пространствах выставочных залов».
11 февраля выставка закрылась, однако организаторы планируют в ближайшее время разместить ее в каком-либо другом выставочном зале Барнаула "на радость" всем ценителям искусства.